Неточные совпадения
Дарья Александровна выглянула вперед и обрадовалась, увидав в
серой шляпе и
сером пальто знакомую
фигуру Левина, шедшего им навстречу. Она и всегда рада ему была, но теперь особенно рада была, что он видит ее во всей ее славе. Никто лучше Левина не мог понять ее величия.
Люди судорожно извивались, точно стремясь разорвать цепь своих рук; казалось, что с каждой секундой они кружатся все быстрее и нет предела этой быстроте; они снова исступленно кричали, создавая облачный вихрь, он расширялся и суживался, делая сумрак светлее и темней; отдельные
фигуры, взвизгивая и рыча, запрокидывались назад, как бы стремясь упасть на пол вверх лицом, но вихревое вращение круга дергало, выпрямляло их, — тогда они снова включались в
серое тело, и казалось, что оно, как смерч, вздымается вверх выше и выше.
— Ух, ух, — угрюмо звучали глухие вздохи мужчин. Самгин, мигая, смотрел через это огромное, буйствующее тело, через
серый вихрь хоровода на
фигуру Марины и ждал, когда и как вступит она.
Его округлая, плотная
фигура потеряла свою упругость, легкость,
серый, затейливого покроя костюм был слишком широк, обнаруживал незаметную раньше угловатость движений, круглое лицо похудело, оплыло, и широко открылись незнакомые Самгину жалкие, собачьи глаза.
На одной очень яркими красками даны змеи или, если хочешь, безголовые черви, у каждой
фигуры — четыре радужных крыла, все
фигуры спутаны, связаны в клубок, пронзают одна другую, струятся, почти сплошь заполняя голубовато-серый фон.
В
сером, мокром сумраке вырастала
фигура хмурого старика с растрепанной бородой.
Курчавая борода егеря была когда-то такой же черной, как его густейшие брови, теперь она была обескрашена сединой, точно осыпана крупной солью; голос его звучал громко, но однотонно, жестяно, и вся тускло-серая
фигура егеря казалась отлитой из олова.
Глаза Клима, жадно поглотив царя, все еще видели его голубовато-серую
фигуру и на красивеньком лице — виноватую улыбку. Самгин чувствовал, что эта улыбка лишила его надежды и опечалила до слез. Слезы явились у него раньше, но это были слезы радости, которая охватила и подняла над землею всех людей. А теперь вслед царю и затихавшему вдали крику Клим плакал слезами печали и обиды.
«Взволнована», — отметил Самгин. Она казалась еще более молодой и красивой, чем была в России. Простое, светло-серое платье подчеркивало стройность ее
фигуры, высокая прическа, увеличивая рост, как бы короновала ее властное и яркое лицо.
Райский между тем изучал портрет мужа: там видел он
серые глаза, острый, небольшой нос, иронически сжатые губы и коротко остриженные волосы, рыжеватые бакенбарды. Потом взглянул на ее роскошную
фигуру, полную красоты, и мысленно рисовал того счастливца, который мог бы, по праву сердца, велеть или не велеть этой богине.
Марина была не то что хороша собой, а было в ней что-то втягивающее, раздражающее, нельзя назвать, что именно, что привлекало к ней многочисленных поклонников: не то скользящий быстро по предметам, ни на чем не останавливающийся взгляд этих изжелта-серых лукавых и бесстыжих глаз, не то какая-то нервная дрожь плеч и бедр и подвижность, игра во всей
фигуре, в щеках и в губах, в руках; легкий, будто летучий, шаг, широкая ли, внезапно все лицо и ряд белых зубов освещавшая улыбка, как будто к нему вдруг поднесут в темноте фонарь, так же внезапно пропадающая и уступающая место слезам, даже когда нужно, воплям — бог знает что!
День склонялся к вечеру. По небу медленно ползли легкие розовые облачка. Дальние горы, освещенные последними лучами заходящего солнца, казались фиолетовыми. Оголенные от листвы деревья приняли однотонную
серую окраску. В нашей деревне по-прежнему царило полное спокойствие. Из длинных труб фанз вились белые дымки. Они быстро таяли в прохладном вечернем воздухе. По дорожкам кое-где мелькали белые
фигуры корейцев. Внизу, у самой реки, горел огонь. Это был наш бивак.
В зале
фигура в
сером цилиндре и в клетчатых панталонах, машет руками и прыгает; крики: «Браво, Шарлотта Ивановна!»
Мы плыли по горной, тайговой реке, но всю ее дикую прелесть, зеленые берега, крутизны и одинокие неподвижные
фигуры рыболовов я охотно променял бы на теплую комнату и сухую обувь, тем более что пейзажи были однообразны, не новы для меня, а главное, покрыты
серою дождевою мглой.
Пестрины, или рябины, на шее, зобу и брюшке разноцветные: черноватые, белые, желтоватые и даже красноватые, особенно на боках под крыльями; пух на теле и корнях перьев темный;
фигура пестрин похожа на пятна кругловатые и несколько дугообразные; спинка и хвост, состоящий из жестких перьев умеренной длины, испещрены только
серыми крапинами; такими же
серыми, коротенькими поперечными полосками покрыты перья на крыльях; самец имеет под горлом темное пятно, брови у него краснее, и вообще он пестрее самки, которая кажется
серее.
Федор Иваныч дрогнул: фельетон был отмечен карандашом. Варвара Павловна еще с большим уничижением посмотрела на него. Она была очень хороша в это мгновенье.
Серое парижское платье стройно охватывало ее гибкий, почти семнадцатилетний стан, ее тонкая, нежная шея, окруженная белым воротничком, ровно дышавшая грудь, руки без браслетов и колец — вся ее
фигура, от лоснистых волос до кончика едва выставленной ботинки, была так изящна.
В дверях, у входа в узенький коридорчик, ей представилась
фигура Афимьи, которая с яростью вырывала у кого-то, стоящего в самом коридоре,
серый Райнеров халат на белых мерлушках.
Между тем, как переряженные дворовые слонялись по меревскому двору, а
серые облачные столбы сухого снега, вздымаясь, гуляли по полям и дорогам, сквозь померзлое окно в комнате Юстина Помады постоянно мелькала взад и вперед одна и та же темная
фигура.
На лавках голова к голове лежали две человеческие
фигуры, закрытые
серыми суконными свитками. Куля взял со светца горящую лучину и, подойдя с нею к одному из раненых, осторожно приподнял свитку, закрывающую его лицо.
Едва закрылась дверь за его широкой, неуклюжей
фигурой в
сером платье, как тотчас же Борис Собашников заговорил с презрительной резкостью...
Солнце, еще не скрытое облаками, ярко освещает ее мрачную
фигуру и
серые полосы, которые от нее идут до самого горизонта.
Молния вспыхивает как будто в самой бричке, ослепляет зрение и на одно мгновение освещает
серое сукно, басон и прижавшуюся к углу
фигуру Володи.
Однажды Вихров, идя по Невскому, увидел, что навстречу ему идут какие-то две не совсем обычные для Петербурга
фигуры, мужчина в фуражке с кокардой и в черном, нескладном, чиновничьем, с светлыми пуговицами, пальто, и женщина в
сером и тоже нескладном бурнусе, в маленькой пастушечьей соломенной шляпе и с короткими волосами.
Отец остановился и, круто повернувшись на каблуках, пошел назад. Поравнявшись с Зинаидой, он вежливо ей поклонился. Она также ему поклонилась, не без некоторого изумления на лице, и опустила книгу. Я видел, как она провожала его глазами. Мой отец всегда одевался очень изящно, своеобразно и просто; но никогда его
фигура не показалась мне более стройной, никогда его
серая шляпа не сидела красивее на его едва поредевших кудрях.
И всю дорогу до города, на тусклом фоне
серого дня, перед матерью стояла крепкая
фигура чернобородого Михаилы, в разорванной рубахе, со связанными за спиной руками, всклокоченной головой, одетая гневом и верою в свою правду.
Татьяна молчала. В темноте мать видела слабый контур ее прямой
фигуры,
серой на ночном фоне печи. Она стояла неподвижно. Мать в тоске закрыла глаза.
И вот — один. Ветер,
серые, низкие — совсем над головой — сумерки. На мокром стекле тротуара — очень глубоко — опрокинуты огни, стены, движущиеся вверх ногами
фигуры. И невероятно тяжелый сверток в руке — тянет меня вглубь, ко дну.
Но здесь, как соскочившая на полном ходу гайка, от наших рядов оторвалась тонкая, упруго-гибкая женская
фигура и с криком: «Довольно! Не сметь!» — бросилась прямо туда, в четырехугольник. Это было — как метеор — 119 лет назад: вся прогулка застыла, и наши ряды —
серые гребни скованных внезапным морозом волн.
При этом он обращался к
серым столбам старого забора, к березке, снисходительно шептавшей что-то над его головой, к сорокам, которые с бабьим любопытством подскакивали к этой темной, слегка только копошившейся
фигуре.
Теперь подпоручик совсем отчетливо видит впереди и справа от себя грузную
фигуру генерала на
серой лошади, неподвижную свиту сзади него, а еще дальше разноцветную группу дамских платьев, которые в ослепительном полуденном свете кажутся какими-то сказочными, горящими цветами.
Уже Ромашов отчетливо видел его грузную, оплывшую
фигуру с крупными поперечными складками кителя под грудью и на жирном животе, и большое квадратное лицо, обращенное к солдатам, и щегольской с красными вензелями вальтрап на видной
серой лошади, и костяные колечки мартингала, и маленькую ногу в низком лакированном сапоге.
— Василий Иваныч приехали, — доложил Ларивон, и вслед за тем ввалилась в кабинет толстая и неуклюжая
фигура какого-то господина, облеченного в
серое пальто.
Со всех сторон круто вздымаясь кверху и падая обратно растрепанными косицами, они придавали
фигуре старичка сходство с хохлатой курицей — сходство тем более поразительное, что под их темно-серой массой только и можно было разобрать, что заостренный нос да круглые желтые глаза.
Показалось Александрову, что он знал эту чудесную девушку давным-давно, может быть, тысячу лет назад, и теперь сразу вновь узнал ее всю и навсегда, и хотя бы прошли еще миллионы лет, он никогда не позабудет этой грациозной, воздушной
фигуры со слегка склоненной головой, этого неповторяющегося, единственного «своего» лица с нежным и умным лбом под темными каштаново-рыжими волосами, заплетенными в корону, этих больших внимательных
серых глаз, у которых раек был в тончайшем мраморном узоре, и вокруг синих зрачков играли крошечные золотые кристаллики, и этой чуть заметной ласковой улыбки на необыкновенных губах, такой совершенной формы, какую Александров видел только в корпусе, в рисовальном классе, когда, по указанию старого Шмелькова, он срисовывал с гипсового бюста одну из Венер.
Одна из них подходила к дороге, но и она становилась все уже: на ней вихлялись за сохами две
серые, лохматые и запыленные мужицкие
фигуры.
Сбросив с плеч ротонду на руки Саши, она стала еще красивее: стройная
фигура была туго обтянута голубовато-серым шелком, в ушах сверкали брильянты, — она напомнила мне Василису Прекрасную, и я был уверен, что это сама губернаторша.
Помню тягостный кошмар больницы: в желтой, зыбкой пустоте слепо копошились, урчали и стонали
серые и белые
фигуры в саванах, ходил на костылях длинный человек с бровями, точно усы, тряс большой черной бородой и рычал, присвистывая...
Над столом висит лампа, за углом печи — другая. Они дают мало света, в углах мастерской сошлись густые тени, откуда смотрят недописанные, обезглавленные
фигуры. В плоских
серых пятнах, на месте рук и голов, чудится жуткое, — больше, чем всегда, кажется, что тела святых таинственно исчезли из раскрашенных одежд, из этого подвала. Стеклянные шары подняты к самому потолку, висят там на крючках, в облачке дыма, и синевато поблескивают.
Мне нравилось бывать в церквах; стоя где-нибудь в углу, где просторнее и темней, я любил смотреть издали на иконостас — он точно плавится в огнях свеч, стекая густо-золотыми ручьями на
серый каменный пол амвона; тихонько шевелятся темные
фигуры икон; весело трепещет золотое кружево царских врат, огни свеч повисли в синеватом воздухе, точно золотые пчелы, а головы женщин и девушек похожи на цветы.
Тихий вечерний ветер качал
серые былинки; за ближним оврагом — тоже, как былинки, — маячили темные
фигуры мещанских парней и девиц.
На сизой каланче мотается
фигура доглядчика в розовой рубахе без пояса, слышно, как он, позёвывая, мычит, а высоко в небе над каланчой реет коршун — падает на землю голодный клёкот. Звенят стрижи, в поле играет на свирели дурашливый пастух Никодим. В монастыре благовестят к вечерней службе — из ворот домов, согнувшись, выходят
серые старушки, крестятся и, качаясь, идут вдоль заборов.
В голове Кожемякина бестолково, как мошки в луче солнца, кружились мелкие
серые мысли, в небе неустанно и деловито двигались на юг странные
фигуры облаков, напоминая то копну сена, охваченную синим дымом, или серебристую кучу пеньки, то огромную бородатую голову без глаз с открытым ртом и острыми ушами, стаю
серых собак, вырванное с корнем дерево или изорванную шубу с длинными рукавами — один из них опустился к земле, а другой, вытянувшись по ветру, дымит голубым дымом, как печная труба в морозный день.
У Матвея слипались глаза. Сквозь
серое облако он видел деревянное лицо Созонта с открытым ртом и поднятыми вверх бровями, видел длинную, прямую
фигуру Пушкаря, качавшегося в двери, словно маятник; перед ним сливались в яркий вихрь голубые и жёлтые пятна, от весёлого звона гитары и гуслей, разымчивой песни и топота ног кружилась голова, и мальчику было неловко.
Даже школьникам становилось неловко при виде смуглого и рябого лица старика, его тощей
фигуры, постоянно облеченной в какой-то вострополый
серый фрак.
Две шлюпки двигаются одна за другой саженях в трехстах от нас, кивают красные фески гребцов, поблескивают ружья сидящих в шлюпках… На носу в первой шлюпке стоит с биноклем
фигура в красном мундире и в
серой высокой шляпе.
На зловонном майдане, набитом отбросами всех стран и народов, я первым делом сменял мою суконную поддевку на
серый почти новый сермяжный зипун, получив трешницу придачи, расположился около торговки съестным в стоячку обедать. Не успел я поднести ложку мутной
серой лапши ко рту, как передо мной выросла богатырская
фигура, на голову выше меня, с рыжим чубом… Взглянул —
серые знакомые глаза… А еще знакомее показалось мне шадровитое лицо… Не успел я рта открыть, как великан обнял меня.
После ужина Панауров не остался дома, а пошел к себе на другую квартиру. Лаптев вышел проводить его. Во всем городе только один Панауров носил цилиндр, и около
серых заборов, жалких трехоконных домиков и кустов крапивы его изящная, щегольская
фигура, его цилиндр и оранжевые перчатки производили всякий раз и странное, и грустное впечатление.
Она видела издали
фигуру брата, похожего на краба, он ползал по лесам, с тростью в руке, в измятой шляпе, пыльный,
серый, точно паук; потом, дома, она пристально смотрела в его возбужденное лицо, в темные глаза — они стали мягче и яснее.
Утро, еще не совсем проснулось море, в небе не отцвели розовые краски восхода, но уже прошли остров Горгону — поросший лесом, суровый одинокий камень, с круглой
серой башней на вершине и толпою белых домиков у заснувшей воды. Несколько маленьких лодок стремительно проскользнули мимо бортов парохода, — это люди с острова идут за сардинами. В памяти остается мерный плеск длинных весел и тонкие
фигуры рыбаков, — они гребут стоя и качаются, точно кланяясь солнцу.
«Враг общества» сидел, но, должно быть, ему неловко стало сидеть, когда про него говорили, что он стоит, — он медленно поднялся на ноги, низко опустив голову. Его руки бессильно повисли вдоль туловища, и вся
серая длинная
фигура изогнулась, как бы приготовляясь нырнуть в пасть правосудия…